Пафос всего творчества Николая Рубцова служит идее сохранения России – в единстве ее природы, традиций, национального духа. Созданное поэтом метафизическое пространство «русского духа» наполнено природными ландшафтами, людьми, исторической памятью. В нем перекликаются предки и потомки, мертвые и живые, призванные беречь это пространство. Главное вместилище соборного русского духа в поэзии Рубцова – «родная окрестность», которую надо полюбить и жалеть, хранить и помнить. С трепетным волнением и раньше многих Рубцов заговорил об «экологии русского духа». Все, где «дышит русский дух», – знаменитый ли Ферапонтов монастырь или изба в безвестном северном захолустье, «звуки музыки печальной» или полотна Левитана – вызывает в нем живейшее сопереживание и душевное сочувствие. В отличие от Есенина, Рубцов не видел прямой угрозы деревне в городской цивилизации – отчасти потому, что уже во многом случилось поглощение деревни городом, отчасти из-за того, что появились новые угрозы военного и техногенного характера уже для всей человеческой цивилизации. Более того, в знаменитом рубцовском образе «звезды полей» выражается горький и в то же время светлый «пафос сохранения» городов. Поэт не акцентирует различий между «первой» природой – естественной, и «второй», то есть окультуренной человеком. Мало того, он стремится найти равновесие между обществом и природным естеством. Рубцов не провозглашает есенинское «проклятье силе паровоза», для него паровоз – чуть ли не живое существо, связующее его с родиной. Полагая, что природа и цивилизация могут существовать в равноправной гармонии, он хотел бы примирить их между собой. И, вместе с тем, в одном из его стихотворений железнодорожный состав, несущийся среди миров, подобен гоголевской тройке, но уже на новом витке истории – еще более стремительном и опасном.